Усольский историко-архитектурный музей
«Палаты Строгановых»

Время работы
Среда — воскресенье с 10:00 до 17:00
Понедельник, вторник — выходной день
«Ангелы»
2013 год. Ноябрь
В современном мире, в сознании людей творчество обычно рассматривается или как самоцель (человека, для которого культура вообще и его собственная деятельность в частности становится, в сущности, религией) или – чаще – как средство для конкретных жизненных достижений, как, например, материальное благополучие или самоутверждение.

Произведения Владимира Сергачева последних лет – живописная серия «Ангелы» и мозаичные кресты – нельзя исчерпывающе назвать ни смыслом его существования, ни путем к жизненным целям. Это и не стилистические поиски в области чистой художественной формы, не следование той или иной традиции ради нее самой. Я бы сказала, что в этих произведениях автор подходит к той грани, за которой искусство – уже не вполне искусство, а перерастает в какую-то высшую ипостась и наполняется иной сущностью, обретает новый качественный смысл. Здесь не остается места ни для искусственного, ни для формального, ни для рационального. Такое творчество можно условно назвать «собиранием себя» (для Бога), как будто, художник, столь же естественно, как дышит, в ритме своего сердцебиения, череды мыслей, смены дня и ночи, складывает свою душу из частиц, подобных мельчайшим кусочкам смальты или камней, из высказываний, оказавшихся ценными, художественных образцов… И даже живописные образы (ангелов), весьма стихийные, наделены необычной, а, я бы сказала, неземной экспрессией, не чувственностью, а «страстью бесстрастной».

В творческий мир Сергачева несколько лет назад «вошли» ангелы и именно им он уделяет особое внимание. Можно проследить эволюцию этого образа, кажется, ключевого для художника. Более ранние опыты изображения ангелов были еще близки по духу и по стилистике к наиболее известному, примитивистскому периоду его творчества. Автор тяготел к образному решению в духе примитива, соответственно к декоративности, плоскостности, к орнаментальной детализации, контрастным и «сочным» цветовым сочетаниям, к заполнению всего «поля картины» геометризированными элементами открытых цветов, которые я бы назвала своего рода гранями. Встречаются композиции этого времени, в которых художник помещает в одно пространство ангелов и людей. Сами ангелы очень «человечны», похожи на людей и в этом смысле конкретны. Фигуры ангелов обычно четко очерчены, контуры иногда контрастны по отношению к фону.

В дальнейшем, по мере развития душевного, духовного, а значит и творческого мира Сергачева, их образы всё более «дематериализуются». Ангелы всё менее похожи на людей, наполнявших полотна художника, а сами люди постепенно уходят из живописи Сергачева. Можно сказать, что ангелы, как будто, окончательно «развоплощаются». Порой их бестелесность выражена на уровне живописной формы близостью к абстракции (я имею в виду не лик, а фон, кстати, теперь не всегда полностью записанный, поскольку это уже не имеет прежнего значения). Вместе с тем, ангелы «исполнены веянием вечности», в них можно почувствовать высшую свободу, происходящую от Божественной благодати и, как правило, почти не знакомую человеку, который всю жизнь чем-то связан или ограничен, прежде всего, самим собой. Трепет, наполняющий образы ангелов, который суть живописная динамика этих образов, вызывает ассоциации с Фаворским светом и с тем трепетом, даже страхом, который испытывали Апостолы при виде Христа в ореоле этого нетварного света во время Преображения.

Интересно отметить, что теперь ангелы открыты зрителю, необыкновенно близки каждому из нас, что никогда не было характерно для образов Сергачева. В их глазах, похожих то ли на небесные – поэтому не обязательно только голубые – васильки, то ли на рассыпающиеся кристаллы слез (вспоминаются цветаевские строки: «… Там в небесной вышине кто-то плачет обо мне»), можно утонуть, как в бездонности небесного свода. И даже когда мы не видим их очей, эта близость не перестает чувствоваться. Смотря, вернее сказать, созерцая, образы ангелов последних лет, поражаешься их чистоте, искренности и в то же время неканоничности. Автор очень опосредованно обращается к иконописной традиции, вообще к канонам религиозной живописи, хотя, на мой взгляд, многие лики ангелов своими тонкими чертами напоминают известную Владимирскую икону Божией Матери, по церковному приданию написанную апостолом Лукой. Возникают стилистические ассоциации с некоторыми произведениям Зверева, с женскими образами Тышлера, с живописью Врубеля, ее стихийностью и «драгоценной» цветовой гаммой. Но это лишь ассоциации, которые не могут быть названы ни прямыми аллюзиями, ни непосредственными источниками или, например, образцами для подражания. 

И в живописных опытах, и даже в работе над крестами, Сергачев, как и прежде, идет своим путем, и важную роль в этом самостоятельном развитии играет творческая (и человеческая) интуиция, доверие своему внутреннему чувству. На мой взгляд, именно в декоративно-прикладной сфере (исполнение крестов) его дар тонкого «ювелира» (теперь порой и в прямом смысле), мастера детали, изысканных и вместе с тем неожиданных цветовых сочетаний, орнаментального совершенства и разнообразия решений нашел наиболее плодотворное развитие. Художник выполняет кресты самых разных форм и размеров, выкладывая на деревянной основе и закрепляя на левкасе природные элементы – кусочки камней, смальту, – выстраивая разнообразные колористические композиции. Таким образом, каждый камешек в его руках обретает свою историю, даже свое лицо, и из этих частиц нерукотворного мира складываются всё новые и новые, уже рукотворные, произведения, суть которых всегда одна – крест. Этот мотив кажется простым и понятным, но, на самом деле, суть одно из наиболее древних, таинственных символов, до конца непознаваемое для человеческого ума духовное явление, самое важное и самое нужное в жизни каждого человека на земле. Даже сам факт, я бы сказала, преображения мастером камней, которые мы часто и не замечаем под ногами, в кресты, можно считать чудом, и чудом не только (и не столько) искусства.

Таким образом, можно сказать, что экспонируемые произведения Владимира Сергачева (относящиеся к последним годам его творчества) при стилистической, образной цельности, оригинальности и тонкой художественной форме нельзя определить «рамками» только искусства. Это – творческое единство формы и сущности жизни нового человека – преображенного, я бы сказала, воскресшего. Только пройдя круги ада и, пережив «падение почти до смерти» (в том числе и физической), художник (это призвание остается с человеком до гроба) может начать новую жизнь, может творить совершенно по-новому. И теперь в каждом его движении – прославление красоты и совершенства Божественного мира.

К. Александрова