Рисовать — это как дышать. Глядя на рисунки Зураба Церетели увлекаешься обыкновенной красотой этого обоженного ярким, восточным солнцем мира. Все очень просто — есть земля, есть небо, есть человек — последний плоть от плоти земли с ее щедрым жизнелюбием, с ее песнями, с ее непростой, но такой прекрасной жизнью. И жизнь эта, принадлежа земному, пронизана небесным, которое, как вода в кувшине, плещется в грубоватых, словно высеченных из камня, лицах его персонажей — обнаженных женщин, музыкантов, клоунов, дворников, артистов. Их угловатость — дань земле, в ней первозданная сила, мощь, та самая, неистощимая мощь весенней земли, которая бывает, когда утром в горах еще непроснувшиеся птицы чувствуют как от корней деревьев и трав поднимается туман, течет жизнь, встает солнце — пробуждается во всем теле Песня.
Рисовать — это как жить. Зураб Церетели рисует всегда, просто так — на заседании Академии художеств, обсуждая самые насущные и острые дела: в любом месте и в любой ситуации. Рисунки, неся очарование мимолетности, не служат ни эскизами его будущих монументальных творений, ни эскизами к картинам, ни являются они и упражнениями для тренировки руки и глаза. Это естественное движение сердца — рисовать, это просто быть вовлеченным в процесс творчества настолько, насколько вовлечена в свое цветение земля, в свое движения вода — это как стихия — рисовать. И это знак богатства души, отдаваемой без меры, просто потому, что предназначение глаза — видеть, а души — отдавать, перед этим взяв от мира все краски, все линии.
Эта безмерность отдавания и делает работы Церетели, даже самые незначительные, — монументальными, так монументальна сама жизнь: кипящая, копошащаяся на поверхности планеты, вылезающая из скорлуп и почек, развертывающаяся листьями и нашей суетливой повседневностью. Это творчество принятое всем существом художника и переданное с такой же интенсивностью.
На экспозиции выставки представлены и графические портреты (в основном деятелей культуры) выполненные в технике шелкографии, каждая работа имеет авторскую нумерацию, означающую последовательность оттисков серии, а также автографы и пояснительные надписи художника.
Сделанная мелким, резким, сильным штрихом, локальная по цвету графика выдает руку скульптора, словно высекающего ее из пустоты белого листа. Это та пустота, которая породила все, белое — изнанка черного зияния космоса за голубым покровом неба и зеленым земли. Вспоминается японская графика, вдохновлявшая своей изысканной простотой и силой воздействия Матисса и, любимого художника Церетели, - Пикассо.
Именно эта, неожиданно открывшаяся за всей сложностью жизни, таинственная Пустота, неизобразимая иначе, чем через свои творения, - та метафизика, которая ощутимо присутствует, как некий фон за всеми работами Церетели. Это первобытное религиозное чувство, возникающее не умозрительно, а непосредственно от самой красоты жизни. Будто художник берет всего себя и вкладывает в удивление каждым мгновением, при этом его персонажи не оторваны от реальности, напротив, они укоренены в ней, они знают жизнь, знают и не перестают удивлятся ее очаровательному и горькому несовершенству, в глубине их глаз легкое лукавство житейской мудрости и печаль о том «что и это пройдет».
«Многие
знания рождают печаль», но рисовать — это значит быть счастливым. И художник
счастлив, - это счастье совпадения со своим предназначеньем, когда свобода —
свобода творить, когда все в удовольствие, только потому, что Бытие вошедшее в
плоть и кровь, заставляет руку художника торопиться, чтобы успеть запечатлеть
неповторимые мгновения Его о нем (художнике) радости.